Продолжение календаря знаменательных и памятных дат искусства.
СЕНТЯБРЬ
1, 2
15 сентября 400 лет со дня рождения Франсуа де Ларошфуко (1613-1680), французского писателя.
ЛАРОШФУКО Франсуа (Francois de La Rochefoucauld, 1613-1680) - французский писатель. Герцог и блестящий придворный. Л. принимал самое деятельное участие в политической жизни Франции той эпохи, был противником Ришелье и Мазарини, играл видную роль в движении «фронды», стоял в центре больших интриг. Удалившись от двора, Ларошфуко поддерживал тесную связь с салонами мадам Сабле и мадам Лафайет. В 1662 опубликовал «Мемуары», а в 1665 «Reflexions ou Sentences et Maximes morales», сначала анонимно. С 1665 по 1678 вышло 5 переработанных и дополненных изданий. Неизменный успех «Максим» объясняется афористической четкостью мышления автора. Классовая точка зрения аристократа не маскируется стремлением отметить «общечеловеческие» недостатки и особенности характеров, служившие неизменным предметом обсуждений в салонах, посетители которых проявляли свое остроумие в обсуждении выдвинутых картезианской философией вопросов морали, религии и природы эмоций. Личный опыт сложной политической игры в «маккиавелизм» эпохи фронды определил основные взгляды Ларошфуко, для которого главным стимулом деятельности человека является эгоизм: человек любит, потому что приятно, если и его самого любят, человек милосерд, потому что ему неприятно видеть страдания, и т. д., словом, «все добродетели теряются в расчете, как реки в море», и «пороки входят в состав добродетелей, как яды в состав лекарств». Современники высоко ценили уменье Ларошфуко отмечать тончайшие оттенки явлений, находить выразительные и вместе с тем крайне сжатые идейные формулы, его меткость в характеристике предмета и тому подобное. Основной прием писателя правильно указан французской критикой - он сводит рассматриваемую добродетель к смежному с ней недостатку: великодушие или храбрость - к тщеславию, честность - к желанию внушить доверие в корыстных целях и т. п.Как историко-культурная фигура Ларошфуко - типичный показатель общих упадочнических моментов в идеологии французской аристократии XVII века. Герцог Ларошфуко понял, что абсолютизм одержал победу над той частью феодальной знати, которая ему сопротивлялась. Мало того, он убедился в том, что она продаст свои притязания на политическую власть за те выгоды, которые предоставит ей абсолютизм. Общий упадок класса не мог не сказаться в утрате традиционных феодальных доблестей, в неустойчивости таких, казалось бы, незыблемых его устоев, как честь и гордость аристократии. Ларошфуко в течение своей бурной жизни пришлось быть свидетелем того, насколько мнимыми оказались эти добродетели в новых социально-политических условиях. Отсюда - крайний пессимизм, мизантропия писателя, обобщившая его разочарование в своей классовой прослойке. Разложение последней, ослабление в ней социальных связей определили крайний индивидуализм Ларошфуко, сосредоточенность его на личных переживаниях, которые подвергаются обостренному самоанализу. Убеждение его в испорченности человеческой природы лишь формально связано с янсенизмом, популярным в то время религиозным течением, по существу же является продуктом кризиса мировоззрения фрондировавших против абсолютизма феодально-аристократических группировок.
Все пять изданий "Максим", выпущенных автором (1665, 1666, 1671, 1675, 1678 гг.), несут следы напряженной работы. Известно, что от издания к изданию Ларошфуко освобождался именно от тех афоризмов, которые прямо или косвенно напоминали чье-либо высказывание. Ему, пережившему разочарование в соратниках по борьбе и ставшему свидетелем крушения дела, которому отдал так много сил, было что сказать своим современникам, - это был человек с вполне сложившимся мировоззрением, которое уже нашло свое первоначальное выражение в "Мемуарах". "Максимы" Ларошфуко явились результатом его долгих размышлений над прожитыми годами. События жизни, столь увлекательной, но и трагической, ибо на долю Ларошфуко выпало лишь сожалеть о недостигнутых идеалах, были осознаны и переосмыслены будущим знаменитым моралистом и стали предметом его литературного творчества.
Смерть застала его в ночь на 17 марта 1680 г. Он умер в своем особняке на улице Сены от жестокого приступа подагры, которая терзала его с сорокалетнего возраста. Боссюэ принял его последний вздох.
15 сентября - 90 лет со дня рождения Михаила Исаевича Танича (1923-2008), поэта.
Родился 15 сентября 1923 г. в г.Таганроге. Когда годам к десяти перед Михаилом встал вопрос: "кем быть", в футбольном и чеховском Таганроге ответом могло быть всего два - футболистом или писателем. Несмотря на два больших металлургических завода, мало кто мечтал быть сталеваром. И будущий поэт написал свой первый опус. Это было что-то вроде пьесы в стихах о Павлике Морозове, разумеется, обличавшее кулаков. Может быть, устыдившись этой своей позиции, Танич надолго и беззаветно отдался футбольному мячу. В дальнейшем всегда старался быть не "за", а "против" чего бы то ни было.
Война
В 1942 году Михаила призвали в действующую армию. Воевал на 1-м Прибалтийском и 1-м Белорусском фронтах. В составе 33-й истребительно-противотанковой бригады прошел путь от Белоруссии до Эльбы. В декабре 1944 года, по словам самого Танича, был едва не похоронен заживо в братской могиле после тяжелого ранения.
В городе Бернбурге, вскоре после Победы, 21-летний Михаил познакомился с молодой немкой Эльфридой Лане. Не женился на ней, хотя закон, запрещающий браки с иностранцами, был принят только через два года. В начале 1980-х, приехав в ГДР, хотел встретиться с Эльфридой, но та жила в ФРГ. Танич встретился с ее тетей, бывшей владелицей ресторана, где он и познакомился с Эльфридой, подарил пластинку с песнями на свои стихи.
Лагерь
После окончания войны поступил в Ростовский инженерно-строительный институт, окончить который не успел, поскольку в 1947 году был арестован по статье 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация). В дружеской компании он сказал, что немецкие машины лучше наших; один из услышавших это донес на него. Танич же был «полон надежд и планов, просто здоровья, впереди — вся жизнь с ее тысячей вариантов» (Михаил Танич, «Играла музыка в саду»).
В тюрьме, а потом — в лагере (в районе Соликамска, на лесоповале) Танич провел полученные им шесть лет. Через много лет он неожиданно сказал в телеинтервью: «Сначала злился, а потом понял: правильно меня посадили. Государство имеет право и должно себя защищать».
После успеха первой же песни автору "Текстильный городок", как говорится, покатило. Всего несколько названий: "Любовь-кольцо", "Что тебе сказать про СахалинN", "Черный кот", "Зеркало", 'Как хорошо быть генералом', 'Идет солдат по городу', "Черное и белое", "Возьми меня с собой", "Не забывай", "На дальней станции сойду", "Проводы любви", "Птичий рынок", "Комарово", "Узелки", "Погода в доме", появились циклы песен: 'Песни Анки-пулеметчицы', 'Лимита', 'Лесоповал' (с этой группой М.Танич работает и по сей день).
Совместное творчество
М.Танич работал почти со всеми известными советскими композиторами и ведущими артистами эстрады, театра и кино. Композиторы-соавторы - Я.Френкель, В.Шаинский, А.Островский, О.Фельцман, Ю.Саульский, В.Соловьев-Седой, Н.Богословский, И.Николаев, Р.Горобец. Солисты - К.Шульженко, А.Пугачева, И.Кобзон, М.Магомаев, Э.Пьеха, Э.Хиль, В.Леонтьев, Л.Долина, А.Апина и другие.
Интересные факты
Героем песни «Витёк», которую написал на стихи Михаила Танича композитор и певец Игорь Демарин, является ближайший друг детства поэта Виктор Агарский.
Всего Михаил Танич стал автором 15 книг, включая песенные. Последние датированы 1998 г.: "Жизнь" (стихотворения) и "Погода в доме" (песни), изданная к юбилею поэта.
Танич с детства и до самой смерти очень любил футбол. В детстве же, по словам поэта: «Для меня он был всем — и гоголь-моголем, и сказкой Арины Родионовны». Вскоре после того, как стал популярен его первый шлягер «Текстильный городок», Танич, покупая пирожное, неожиданно услышал, что продавщица ларька поет песню. Он не удержался и сказал, что это его песня. Она не поверила и ответила: «Мордой не вышел!»
На полученные за год исполнения в эфире «Текстильного городка» 220 рублей (уже после деноминации 1961 года) Танич тут же купил в магазине «Мебель» чехословацкую кровать и полированную тумбочку. Были истрачены все деньги, однако Танич считал, что получил мебель задаром.
«Мы влюбились и женились под вашу песню „На тебе сошелся клином белый свет"», сказала Таничу жена писателя Виля Липатова.
Давая интервью западному журналисту и отвечая на вопрос «Как вы относитесь к советской массовой песне?», Владимир Высоцкий ответил: «Я ее не понимаю. Вот у них сейчас популярна песня "На тебе сошелся клином белый свет, на тебе сошелся клином белый свет, на тебе сошелся клином белый свет…". И целых три автора!..». Имелись в виду композитор Оскар Фельцман, совместно написавшие стихи Михаил Танич и Игорь Шаферан. Танич возмущался: «Дай Бог мне написать ещё раз такую всенародно любимую песню! Ее спел 170-миллионный хор! Такие песни неподсудны, но Высоцкий лишь посмеялся над нами».
В своей книге Танич очень хорошо отозвался об Александре Галиче и Булате Окуджаве, однако Высоцкого упомянул только по этому поводу, ничего не написав о своем отношении к его творчеству. Почти через четырнадцать лет после смерти Высоцкого, на поминках по Шаферану, к Таничу подошла незнакомая ему семейная пара. Они представились друзьями Высоцкого и его старшего сына, сказали, что Высоцкий незадолго до смерти называл свое интервью ошибкой, «просил извиниться за него перед авторами», сам хотел это сделать.
В Главпуре Танича просили, чтобы на его творческом вечере в Венгрии, в группе наших войск, не исполнялась песня «Как хорошо быть генералом». Причина — она не нравится генералам. «А полковникам нравится!», ответил Танич.
Поэт Владимир Цыбин, по определению Танича «не из худших в длинном списке Союза писателей», сказал в его присутствии: «Вот и ещё одного потеряли». Танич подумал, что кто-то умер, но оказалось: Анатолий Поперечный «в песню ушел!». Танич иронически прокомментировал это в своей книге: «…семья поэтов потеряла своего, к чужим ушел, в песню — погиб для настоящей поэзии. А Толя, между прочим, и всегда в песне не был посторонним, и до сих пор у него это неплохо получается. У Цыбина — нет, а у Толи — да!». Слегка приблатненная песня «Неточка Незванова» из репертуара «Лесоповала» может показаться издевательством над Федором Михайловичем Достоевским, автором одноименного романа. Но Достоевский не закончил свой роман, поскольку был арестован и осужден по политическому обвинению (конкретно — всего лишь за чтение в кружке петрашевцев письма Белинского к Гоголю), оказался на каторге. В судьбе Танича немало похожего.
Смерть поэта
На 85 году жизни остановилось сердце любимого автора популярных в народе песен, основателя группы "Лесоповал" Михаила Танича. Михаил Исаевич почувствовал себя плохо еще во вторник, и "скорая" сразу же доставила поэта в реанимацию Боткинской больницы. Рядом с ним все эти часы находилась его нежно любимая супруга Лидия Козлова, которая на протяжении почти полувека оставалась его единственной музой.
Память
20 апреля 2008 память страстного болельщика футбольного клуба ЦСКА, автора строк «Армия должна быть первой, Армия не может быть второй», почтили минутой молчания перед матчем 6-го тура Чемпионата России.
9 мая 2012 на своём сольном концерте в Санкт-Петербурге, народный артист России Александр Розенбаум спел свою новую песню "Заколбасило", которую посвятил памяти Михаила Танича.
20 сентября - 135 лет со дня рождения Эптона Синклера (1878-1968), американского писателя.
Синклер Эптон (Upton Sinclair, 1878—) — один из крупнейших современных писателей США. Р. в Балтиморе. Отец писателя был не особенно удачливый коммерсант, который, по словам С., «со старомодной аристократической точки зрения ненавидел современный деловой мир» («Испытания любви») и не сумел нажить себе состояние. Отличаясь незаурядными способностями, С. рано окончил школу. В 15 лет начал зарабатывать литературным трудом: фабриковал анекдоты и остроты, которые продавал газетам и юмористическим журналам. Несколько позднее издатели дешевой 5-центовой библиотеки Стрит и Смис наняли его для писания романов для читателей-подростков. Этот период «литературной» деятельности С. отличался необычайной плодовитостью, т. к. автор диктовал стенографистке по несколько часов ежедневно свои романы о приключениях и похождениях юных героев в прериях, на о. Кубе и т. д. Благодаря такому методу к 20 годам объем его произведений равнялся собранию сочинений какого-нибудь трудолюбивого писателя, проработавшего целую жизнь. Одновременно с этим С. проходил курс обучения в колледже. В 1899 С. бросает учебу, уезжает в Квебек и принимается за создание своего первого настоящего романа «Springtime and harvest» (Весна и жатва), переизданного в 1901 под заглавием «King Midas» (Царь Мидас). В этом сказалось уже ощущение противоречий капиталистической действительности. Протест С. однако еще носит идеалистический характер, что вообще характерно для всего раннего периода его творчества. Тот же конфликт идеальных устремлений личности с действительностью составляет тему второй книги С. «The Journal of Arthur Stirling» (Дневник Артура Стирлинга, 1903). В этом произведении, как и в следующем — «Prince Hagen» (Принц Гаген, 1903), — этот конфликт разрешается в направлении отхода, отказа от действительности во имя идеала. Роман «Manassas» (Манассас, 1904) знаменует собой начало поисков новых путей. Здесь С. обращается к историческому сюжету — гражданской войне между Севером и Югом, — и если он и не предлагает в образе своего главного героя Аллана Монтегю активного вмешательства в жизненную борьбу, то во всяком случае уже и не бежит от действительности в область идеального. В сознании писателя постепенно совершается перелом. В 1904 мы уже встречаем его в рядах организаторов «Социалистического общества объединенных среднеучебных заведений». В 1905 в социалистическом еженедельнике «Appeal to reason» (Призыв к разуму) печатается из номера в номер роман из жизни чикагских рабочих, создавший писателю мировую славу, — «The Jungle» (Джунгли, отд. изд. в 1906). Этот роман обозначал поворот писателя к реалистическому творчеству, стремление найти выход из противоречий действительности в ней самой. Однако, если С. и сумел в этом произведении разоблачить ужасы капиталистической эксплоатации и показать темные махинации дельцов, если он нашел в себе творческие силы, чтобы показать образы рабочих, вызывающие глубокое сочувствие читателя, то он не смог и здесь создать художественно убедительные образы пролетариев-борцов. Следующие романы «The Metropolis» (Столица, 1907) и «The Moneychangers» (Менялы, 1908), посвященные — первый — критике жизни «большого света» Нью-Йорка и — второй — описанию нравов биржи, — в художественном отношении стоят невысоко, хотя и произвели впечатление сенсации благодаря содержавшимся в них фактам и разоблачениям. Если в этих двух романах художественное проникновение во внутренние стимулы поведения действующих лиц отсутствует, то следующие два произведения представляют собой попытку глубокого психологического обоснования социальной эволюции героев. В «Samuel the Seeker» (Сэмюэль-Искатель, 1910) и «Love’s pilgrimage» (Испытание любви, 1911) С. раскрывает воздействие ужасов повседневной действительности на чувства и сознание героев-интеллигентов (Сэмюэль в одноименном романе и Тирсис в «Испытании любви»), которые приходят к социализму. При этом весьма характерно, как указывала критика, что С. обрывает свое повествование как раз тогда, когда подводит своего героя к социализму. Романы «Sylvia» (Сильвия, 1913) и «Sylvia’s marriage» (Замужество Сильвии, 1914) продолжают линию углубления в психологический анализ и представляют собой временный отход от тематики социальной к проблемам семейно-бытовым. К социальным темам С. возвращается в 1917, когда он издает роман, посвященный описанию жизни и быта углекопов, «King Coal» (Король Уголь). Однако даже буржуазно-либеральная критика отмечала, что, поставив в центре действия «молодого аристократа», С. «заслоняет главный вопрос — вопрос борьбы рабочего класса». Следующее крупное произведение С. «Jimmy Higgins» (Джимми Хиггинс, 1919) — яркий художеств. документ, отражающий факт международного влияния Октябрьской социалистической революции. Герой романа — простой рабочий, член социалистической партии — отправляется на север России, в Архангельск, чтобы бороться в рядах армии американских интервенционистов против молодой Советской республики. Здесь он узнает правду о большевиках и начинает помогать им в пропаганде среди солдат. Под конец Джимми, подвергнутый пыткам, теряет рассудок. В «100%. The story of a patriot» (100 процентов, 1920) С. выведен противоположный тип рабочего, становящегося шпионом и провокатором. В 1920 же С. начинает издание серии памфлетов, посвященных разоблачению буржуазной прессы, системы воспитания и др. сторон быта капиталистической Америки: «The brass check» (Медная марка, 1919), «The goose step» (Гусиный шаг, 1922), «The goslings» (Гусята, 1924). К этого же типа памфлетам принадлежат «The Mammonart» (Искусство Маммоны, 1925) и «Money writes!» (Деньги пишут! 1927), представляющие собой опыты вульгарно-социологического по существу анализа «влияния экономики на литературу» (подзаголовок к «Money writes!»). Последние крупные произведения С. — «Oil» (Нефть, 1927) и «Boston» (Бостон, 1928, — посвящен делу Сакко и Ванцетти). Продукция последующих лет («Roman Holyday», 1931, и др.) в художественном и социальном отношении стоит на невысоком уровне. В. И. Ленин писал о С.: «Синклер — социалист чувства, без теоретического образования» (т. XVIII, стр. 141). Ленин подчеркивает политическую наивность С.: Синклер — «наивен, ибо игнорирует полувековое (писано в 1915. — А. А.) развитие массового социализма, борьбу течений в нем, игнорирует условия роста революционных действий при наличности объективно-революционной ситуации и революционной организации. „Чувством" этого не заменишь. Суровой и беспощадной борьбы могучих течений в социализме, оппортунистического и революционного, риторикой не обойдешь» (там же, стр. 142). Эта характеристика вскрывает самую сущность «социализма» С. и его мировоззрения вообще. Отражая стихийный протест мелкобуржуазных масс, С. стал на путь разоблачения ужасов капиталистической действительности. Однако игнорирование «массового социализма», «борьбы течений в нем» и т. д. обусловило то, что С. при всей искренности своего гуманизма никогда не мог стать окончательно на последовательно революционную точку зрения. «Социализм чувства», сыграл с С. дурную шутку уже в период мировой войны. Если вначале (тогда, когда Ленин писал о нем, в 1915) он выступал как пацифист против войны, то впоследствии он стал сторонником выступления США на стороне Антанты. Неоднократные колебания писателя в ту или иную сторону объясняются мелкобуржуазной природой этого «социализма». Для С. характерно отрицание революционного пути общественного переустройства. Еще в 1907 С. в книге «The Industrial Republic» (Республика труда) выразил свое понимание того, как должна совершиться революция в США, которой он ожидал через 10 лет: он предсказывал наступление промышленного кризиса, голодный поход безработных на Вашингтон, общую панику и, наконец, революцию — мирную и бескровную. «Моя деятельность всегда сводилась к тому, чтобы Америка избегла насильственной революции» («Медная марка», 1919). На этой позиции С. остается и до сих пор (см. его «Ответ Каутскому» — «Upton Sinclair on „camrade" Kautsky», 1931). Если, с одной стороны, С. становится на путь вульгарно-социологического объяснения непосредственным влиянием экономики таких надстроек как искусство, то с другой — для него характерно, что он подменяет экономические факторы развития идеальными. «Единственными неизменными факторами при всякого рода переменах остаются нужды человечества: справедливость, братство, мудрость» («Искусство Маммоны»). «Я действительно верю в истину и в ее силу побеждать заблуждения» («Гусиный шаг»). Исходя из этого, С. еще в 1907 выразил убеждение в том, что «появится решительный человек, преданный идее уничтожения классового владычества» («Республика труда»), который и осуществит социальное переустройство мира путем бескровной, не насильственной революции. Оставаясь на этой точке зрения и отчаявшись найти такого человека, С. недавно решил сам испробовать эту роль. Он вступил в демократическую партию, выставил свою кандидатуру на губернаторских выборах в Калифорнии и выпустил свою программу бескровной революции («The Epic plan for California», 1934). Оставаясь субъективно столь же честным «социалистом чувства», С. однако объективно играет отрицательную роль, ибо его демагогическая программа лишь препятствует росту классового самосознания пролетариата; объективно она скорее играет наруку тем, кто выступает с проповедью фашизма в США. Дальнейшую политическую эволюцию С. предсказать трудно, именно в силу тех колебаний, которые характерны для него как «социалиста чувства». Специфические черты мировоззрения Синклера со всей силой сказались в его творчестве. Как художник С. проявляет характерное колебание: «на всем протяжении его творчества борются в нем... два начала — идеализм и реализм, (С. Динамов). Все лучшие, наиболее крупные в социальном отношении произведения по времени написания совпадают (и не случайно) с периодами общественных потрясений и конфликтов (подъем рабочего движения в начале XX в. — «Джунгли»; конец войны и пролетарская революция в России — «Король Уголь», «Джимми Хиггеннс», процесс Сакко и Ванцетти — «Бостон»). Другая черта С. — склонность к психологизму. Он часто ограничивается изображением процесса перехода своих героев к тем или иным социально-политическим взглядам, не показывая их дальнейшей судьбы, их дальнейших действий. Риторичность, отмеченная Лениным в публицистических сочинениях С., неоднократно дает себя чувствовать и в художественных произведениях писателя. С. реалистичен, когда он показывает отдельные отрицательные стороны капиталистич. действительности, но его социальный идеал и пути достижения его рисуются им в утопических чертах. Поэтому он вынужден взывать к чувству и разуму своих читателей. Отсюда неизбежный у С. отход от реализма в сторону риторики и патетики. Помимо самого писателя, вторгающегося в содержание и в угоду своей концепции искажающего нормальное течение событий, носителями этих элементов риторики и патетики являются положительные герои С., которые очень часто выступают в качестве «рупоров» идей автора, что лишает их образы художественной убедительности. При всех отмеченных недостатках лучшие социальные романы С. («Джунгли», «Король Уголь», «Джимми Хиггинс», «Нефть», «Бостон» и некоторые др.) сыграли в свое время не малую положительную роль и в большой мере сохраняют свое значение до настоящего времени, гл. обр. с точки зрения разоблачения «условий человеческого существования» в обществе, где царит капитал.
Ссылка на сайт, который предоставит возможность не только прочитать в электроном формате произведения писателя, но и скачать их.
Внимание: изображение КЛИКАБЕЛЬНОЕ
20 сентября - 85 лет со дня рождения Генриха Вениаминовича Сапгира (1928-1999), поэта.
АВТОБИОГРАФИЯ
...Я просто очень рано начал читать. И читал, читал. Читал очень быстро, вряд ли понимая всё, что пробегало перед моими глазами. Читал всё быстрее, увлекаясь самим процессом мгновенного чтения. В местной библиотеке серая мышка-библиотекарша с удивлением смотрела, как я набирал целую стопку книг по трем абонементам: мама и два взрослых брата-студента. И пусть все мешалось в моем мозгу, это не мешало мне быть вместилищем самых неожиданных знаний, удивлявших моих друзей и домашних. Родился я на Алтае в городе Бийске в ноябре 1928 года, который я совершенно не помню, потому что родители вскоре переехали в Москву, где я живу до сих пор. Жил я в разных местах Москвы. В детстве весной мы - дети ловили майских жуков, которые летели и тупо стукались среди садов и коттеджей поселка Сокола. В юности и молодости обитал чаще в приарбатских переулках. Жил вместе с моим другом Оскаром Рабиным в Трубниковском во время войны. Над нами в пустой голодной квартире витали романтические мечты и настроения. После армии несколько лет обретался жильцом - в первом московском салоне мадам Фриде, сухощавой энергичной и привечающей молодежь пожилой дамы. Это рядом - в Борисоглебском переулке. А уж потом, когда женился, все - возле Савеловского вокзала. То с одной стороны - с улицы Горького, то с другой - в конце 3 Мещанской и теперь - на Новослободской. В общем Москву и подмосковье считаю своей родиной и страной. Алтай, который я не видел никогда, я все-таки узрел и узнал в очертаниях уральских гор, пусть они пониже, когда служил стройбате. Четыре года - в некой котловине, где строился секретный завод и город. А вокруг все оцеплено, обмотано колючей проволокой - сталинские концлагеря, в которых томилось несметное количество самого пестрого, самого обычного русского народа. Народ как народ, только почему-то ходит в колоннах и овчарки на него бросаются, а что спит в бараках, так ведь половина страны и мы - солдаты - все жили в бараках. Написал я тогда множество стихотворений, в том числе и о заключенных, которые все потом уничтожил и вот по какой причине. Был у меня друг - ефрейтор, белокурый кудрявый, настоящий артист. Из деревни. Вместе ходили в Клуб Строительства - в драмкружок. Так вот, вышел ему перевод в другую часть, выпили мы на прощанье, он и говорит. " Ты, Генрих, поосторожней будь. Я ведь к тебе приставлен был, чтобы доносить на тебя." Такая история. Живопись и поэзия. Но здесь надо снова вернуться в детство. Еще в первых классах я что-то пробовал писать: в прозе меня вдохновлял Аркадий Гайдар и написал несколько тетрадей " Гейка и его команда", в поэзии на меня произвела огромное впечатление 2 часть " Фауста"- своей пестротой, величием и непонятностью, я стал писать большую поэму, где Свет борется с Мраком - два великана, и это была какая-то вселенская Весна. И там была "песня первого Ручья" и песня второго и третьего... За этим занятием и нашел меня старый поэт и последователь Аннокентия Анненского Арсений Алексеевич Альвинг ( Смирнов ). Он привел меня в свою литстудию, которая помещалась в Доме Пионеров Ленинградского района. Там все были старше меня - юноши. Но занялись мной и учили меня стихосложению по Шенгели. Там я впервые увидел Льва Кропивницкого. Он приходил на занятия с этюдником из художественного училища, и уже носил очки. А потом началась война. Помню, 16 ноября 1941 года. Все бегут из Москвы. По ночам мир сотрясает алый горизонт. Молотит и молотит. Утром по первому снежку уходят обозы Ленинградским шоссе через Москву. Устало переступают сельские кобылки. Ведут пленного - рыжего австрийца. Трамваи стоят. Я, мама, отец, незадолго до этого раненный в ногу, - хромает в разорванном сапоге - уходим пешком к вокзалам. В Александрове я прожил до 1944. Ужасно хотелось в Москву, как-то не по-детски соскучился. Отец и братья на фронте. По ночам при коптилке читаю Шекспира. Пятитомник, издание Брогкауза и Ефрона - был у нас дома. А какие иллюстрации! Но однажды собрался я, положила мама мне в вещмешок две буханки черного. И пошел по шпалам сначала до Троицко-Сергиевской Лавры, там переночевал на вокзале - и с первой электричкой в Москву. В Москве узнал, что мой первый учитель Альвинг умер и завещал меня своему другу Евгению Леонидовичу Кропивницкому, который преподавал в студии живопись и рисунок. В тот же день я увидел Оскара: он сидел и рисовал натюрморт с натуры: птичку и яблоко. Подружились мы сразу и навсегда. И тогда же обрели нашего Великого Учителя - Евгения Леонидовича. Поэт, художник и музыкант - он жил в Подмосковье возле Долгих Прудов: двухэтажный барак на взгорке напротив храма, который построил Баженов. Там всегда, выйдешь - внизу блестит вода, а вверху - крест. Все места вокруг - и парк и берег Клязминского водохранилища мы исходили с ним, беседуя об искусстве, о жизни, о любви - обо всем. Это была настоящая Долгопрудненская Академия. Под соснами, в орешнике и кустах бузины. Целая группа молодежи годами приезжала к Учителю, ничего не скажешь, магнит. И потом, вернувшись из армии, я встретил там удивительного поэта Игоря Холина, с которым мы вместе, считай, всю жизнь. Вот почему судьба кружила меня возле Савеловского: В Долгопрудной жил Кропивницкий, рядом в Лианозово в бараке - мой друг Оскар Рабин. С шестидесятых в Лианозово стали приезжать сначала молодые художники и писатели, затем журналисты и дипломаты - посмотреть на картины, послушать стихи. А с ними черные "волги" КГБ. В общем назвали нас всех "Лианозовской группой". Так теперь и записано в истории русского искусства. Меня и Игоря Холина еще звали " барачными поэтами". И жили в бараках и писали про это. В конце 50х годов я познакомился с другой группой. Это были старшие с войны: Борис Слуцкий, Самойлов, Леон Тоом и другие. Борис Слуцкий имел комиссарский характер. И однажды, уставя в грудь мою палец, он произнес: "вы, Генрих, формалист, поэтому должны отлично писать стихи для детей." И тут же отвел меня к своему другу Юрию Тимофееву - главному редактору издательства "Детский Мир". С тех пор я и пишу для детей. Все не опишешь, но не могу не упомянуть о трех литературных скандалах своего времени, участником и героем коих я оказался. В 1959 году Алик Гинзбург, юный и румяный, как девушка, приезжал ко мне (я лежал в своей комнатушке - пенале, меня терзал ревматизм), и объявил, что он хочет издавать журнал СИНТАКСИС в количестве 10 экземпляров, где всех нас напечатает. "Только без политики." - напутствовал я с дивана. "Конечно!" - с готовностью согласился Алик. Но без политики не получилось. И за первый самиздат пострадал юный издатель. Про нас всех была напечатана статья в ИЗВЕСТИЯХ "Бездельники карабкаются на Парнас." Где, как положено, всех заклеймили. Второй скандал произошел в 1968 году, когда меня приняли в Союз Писателей и поручили мне работу с молодыми. Я горячо и наивно принялся за дело. Привел в Союз "смогистов", организовал выставку художника - белютинца. Но развернуться мне не дали. Танки входили в Прагу. Органы следили зорко. Меня не то что выгнали, а просто не выдали членского билета. Я, по-молодости, обиделся и тут же вступил в только что родившийся Союз Кинематографистов (я писал сценарии), где еще не знали меня с этой дурной стороны. Третий литературный скандал - это 1979 год, альманах МЕТРОПОЛЬ. Но про него написано достаточно. Я просто был один из 21 участника этой акции. Были у меня и выставки. В 1975 году мои друзья художники-нонконформисты устроили выставку на ВДНХ в павильона "Пчеловодство". Захотелось и мне показать свое творчество. На полотняных спинах двух своих рубашек я начертил фломастером два своих сонета: "Тело" и " Дух", так и их и повесили на стене павильона. Недолго они провисели. Начальство повелело их снять, потому что текст не прошел лит, то есть цензуру. А про то, что это - образцы визуальной поэзии, никто и не подумал. После этого в 1976 году в Париже Александр Глезер в издательстве "Третья волна" издает мою книгу сонетов " Сонеты на рубашках. Первое издание. С началом перестройки начали печатать и мою лирику. В 1989 году журнал НОВЫЙ МИР печатает подборку моих стихов. Затем - и другие журналы и альманахи.С 1987 года я - "выездной". Еду к дочерям в Париж, приглашают меня в Швецию, Германию, Югославию, Францию, США и другие страны. С тех пор напечатал несколько книг. Самыми значительными для себя считаю:
"Сонеты на рубашках" издания 1976, 1989, 1993г.г.
"Черновики Пушкина" изд. РАРИТЕТ, Москва 1992г.
"Избранное" изд. ТРЕТЬЯ ВОЛНА, Москва 1993г.
"Смеянцы" изд. ПИК, Москва 1995г.
"Принцесса и людоед" изд. РОМЭН, Москва 1996г.
книга рассказов "Летящий и спящий" изд. НЛО, 1997г. Москва.
1 том из "четырехтомного собрания сочинений" изд. Третья волна Москва 1999г.
Ссылка на сайт, посвящённому памяти Генриха Сапгира
(изображение КЛИКАБЕЛЬНОЕ)
26 сентября - 115 лет со дня рождения Джорджа Гершвина (1898-1937), американского композитора.
Джордж Гершвин - один из самых популярных, исполняемых и любимых американских композиторов, который начинал в театрах на Бродвее. Особенностью его творчества являлось смешение различных музыкальных направлений и яркая авторская стилистика.
Джордж Гершвин родился в Бруклине, Нью-Йорк, в семье русских эмигрантов. Настоящие имя и фамилия композитора - Джекоб Гершовиц. С детства впитывавший джазовую культуру (говорят, что впервые Гершвин услышал джазовую музыку в 6 лет), он был любителем джазовых концертов и в 12 лет начал самостоятельно учиться играть на фортепиано. Много позже, став прославленным композитором, Гершвин не переставал учиться, совершенствовать свою технику. Во время таких занятий он познакомился с уникальными американскими композиторами тех лет - Генри Кауэллом, Уоллингфордом Риггером и Джозефом Шиллингером (последний примечателен тем, что подходил к процессу сочинения музыки с математических позиций, пытаясь разработать универсальный алгоритм).
В 1914 году Гершвин начал профессионально заниматься музыкой, работая аккомпаниатором в компании Джерома Ремика. Уже через два года было выпущено первое авторское произведение молодого Гершвина - "When You Want 'Em You Can't Get 'Em". Несмотря на то, что оно не пользовалось особым успехом публики, Гершвин привлек внимание некоторых известных бродвейских продюсеров и режиссеров. Например, Зигмунд Ромберг с радостью включил музыку Гершвина в свою оперетту "The Passing Show of 1916". В те годы Гершвин, занимаясь фортепиано, гармонией и оркестровкой, подрабатывал пианистом в ресторанах.
В 1918-1919 годах на Бродвее появилось много произведений Гершвина: "Swanee" вошла в мюзикл "Синбад" и имела ошеломляющий успех в исполнении Эла Джонсона. А постановка "La, La Lucille" 1919 года была полностью основана на сочинениях Гершвина.
В 1920-1924 годах Джордж Гершвин создавал по нескольку десятков произведений для "George White's Scandals", а в 1922 году написал даже настоящую оперу - "Blue Monday" (известную как "135th Street"), после премьеры которой был приглашен в джаз-бэнд Пола Уайтмена в качестве композитора. Именно для Уайтмена Джордж сочинил настоящую жемчужину своего творчества - "Rhapsody in Blue" ("Джазовая рапсодия").
В 1924 году Гершвин создал мюзикл "Lady, Be Good!", который стал первым настоящим успехом композитора на Бродвее. В этой постановке Гершвин впервые работал со своим братом Ирой Гершвином, который писал все тексты. Следующее десятилетие этот творческий союз был самым продуктивным и востребованным на Бродвее. Самым удачным их шоу было "Of Thee I Sing", 1931; за него они поучили Пулитцеровскую премию, впервые присужденную музыкальной постановке.
Самой масштабной и амбициозной работой в биографии Гершвина стала опера "Porgy and Bess", 1935, поставленная по роману Дюбоса Хейворда, принимавшего участие и в написании либретто для оперы.
Джордж Гершвин умер 11 июля 1936 года в Голливуде, не дожив двух месяцев до 39 лет.
СЕНТЯБРЬ
1, 2
15 сентября 400 лет со дня рождения Франсуа де Ларошфуко (1613-1680), французского писателя.
ЛАРОШФУКО Франсуа (Francois de La Rochefoucauld, 1613-1680) - французский писатель. Герцог и блестящий придворный. Л. принимал самое деятельное участие в политической жизни Франции той эпохи, был противником Ришелье и Мазарини, играл видную роль в движении «фронды», стоял в центре больших интриг. Удалившись от двора, Ларошфуко поддерживал тесную связь с салонами мадам Сабле и мадам Лафайет. В 1662 опубликовал «Мемуары», а в 1665 «Reflexions ou Sentences et Maximes morales», сначала анонимно. С 1665 по 1678 вышло 5 переработанных и дополненных изданий. Неизменный успех «Максим» объясняется афористической четкостью мышления автора. Классовая точка зрения аристократа не маскируется стремлением отметить «общечеловеческие» недостатки и особенности характеров, служившие неизменным предметом обсуждений в салонах, посетители которых проявляли свое остроумие в обсуждении выдвинутых картезианской философией вопросов морали, религии и природы эмоций. Личный опыт сложной политической игры в «маккиавелизм» эпохи фронды определил основные взгляды Ларошфуко, для которого главным стимулом деятельности человека является эгоизм: человек любит, потому что приятно, если и его самого любят, человек милосерд, потому что ему неприятно видеть страдания, и т. д., словом, «все добродетели теряются в расчете, как реки в море», и «пороки входят в состав добродетелей, как яды в состав лекарств». Современники высоко ценили уменье Ларошфуко отмечать тончайшие оттенки явлений, находить выразительные и вместе с тем крайне сжатые идейные формулы, его меткость в характеристике предмета и тому подобное. Основной прием писателя правильно указан французской критикой - он сводит рассматриваемую добродетель к смежному с ней недостатку: великодушие или храбрость - к тщеславию, честность - к желанию внушить доверие в корыстных целях и т. п.Как историко-культурная фигура Ларошфуко - типичный показатель общих упадочнических моментов в идеологии французской аристократии XVII века. Герцог Ларошфуко понял, что абсолютизм одержал победу над той частью феодальной знати, которая ему сопротивлялась. Мало того, он убедился в том, что она продаст свои притязания на политическую власть за те выгоды, которые предоставит ей абсолютизм. Общий упадок класса не мог не сказаться в утрате традиционных феодальных доблестей, в неустойчивости таких, казалось бы, незыблемых его устоев, как честь и гордость аристократии. Ларошфуко в течение своей бурной жизни пришлось быть свидетелем того, насколько мнимыми оказались эти добродетели в новых социально-политических условиях. Отсюда - крайний пессимизм, мизантропия писателя, обобщившая его разочарование в своей классовой прослойке. Разложение последней, ослабление в ней социальных связей определили крайний индивидуализм Ларошфуко, сосредоточенность его на личных переживаниях, которые подвергаются обостренному самоанализу. Убеждение его в испорченности человеческой природы лишь формально связано с янсенизмом, популярным в то время религиозным течением, по существу же является продуктом кризиса мировоззрения фрондировавших против абсолютизма феодально-аристократических группировок.
Все пять изданий "Максим", выпущенных автором (1665, 1666, 1671, 1675, 1678 гг.), несут следы напряженной работы. Известно, что от издания к изданию Ларошфуко освобождался именно от тех афоризмов, которые прямо или косвенно напоминали чье-либо высказывание. Ему, пережившему разочарование в соратниках по борьбе и ставшему свидетелем крушения дела, которому отдал так много сил, было что сказать своим современникам, - это был человек с вполне сложившимся мировоззрением, которое уже нашло свое первоначальное выражение в "Мемуарах". "Максимы" Ларошфуко явились результатом его долгих размышлений над прожитыми годами. События жизни, столь увлекательной, но и трагической, ибо на долю Ларошфуко выпало лишь сожалеть о недостигнутых идеалах, были осознаны и переосмыслены будущим знаменитым моралистом и стали предметом его литературного творчества.
Смерть застала его в ночь на 17 марта 1680 г. Он умер в своем особняке на улице Сены от жестокого приступа подагры, которая терзала его с сорокалетнего возраста. Боссюэ принял его последний вздох.
15 сентября - 90 лет со дня рождения Михаила Исаевича Танича (1923-2008), поэта.
Родился 15 сентября 1923 г. в г.Таганроге. Когда годам к десяти перед Михаилом встал вопрос: "кем быть", в футбольном и чеховском Таганроге ответом могло быть всего два - футболистом или писателем. Несмотря на два больших металлургических завода, мало кто мечтал быть сталеваром. И будущий поэт написал свой первый опус. Это было что-то вроде пьесы в стихах о Павлике Морозове, разумеется, обличавшее кулаков. Может быть, устыдившись этой своей позиции, Танич надолго и беззаветно отдался футбольному мячу. В дальнейшем всегда старался быть не "за", а "против" чего бы то ни было.
Война
В 1942 году Михаила призвали в действующую армию. Воевал на 1-м Прибалтийском и 1-м Белорусском фронтах. В составе 33-й истребительно-противотанковой бригады прошел путь от Белоруссии до Эльбы. В декабре 1944 года, по словам самого Танича, был едва не похоронен заживо в братской могиле после тяжелого ранения.
В городе Бернбурге, вскоре после Победы, 21-летний Михаил познакомился с молодой немкой Эльфридой Лане. Не женился на ней, хотя закон, запрещающий браки с иностранцами, был принят только через два года. В начале 1980-х, приехав в ГДР, хотел встретиться с Эльфридой, но та жила в ФРГ. Танич встретился с ее тетей, бывшей владелицей ресторана, где он и познакомился с Эльфридой, подарил пластинку с песнями на свои стихи.
Лагерь
После окончания войны поступил в Ростовский инженерно-строительный институт, окончить который не успел, поскольку в 1947 году был арестован по статье 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация). В дружеской компании он сказал, что немецкие машины лучше наших; один из услышавших это донес на него. Танич же был «полон надежд и планов, просто здоровья, впереди — вся жизнь с ее тысячей вариантов» (Михаил Танич, «Играла музыка в саду»).
В тюрьме, а потом — в лагере (в районе Соликамска, на лесоповале) Танич провел полученные им шесть лет. Через много лет он неожиданно сказал в телеинтервью: «Сначала злился, а потом понял: правильно меня посадили. Государство имеет право и должно себя защищать».
После успеха первой же песни автору "Текстильный городок", как говорится, покатило. Всего несколько названий: "Любовь-кольцо", "Что тебе сказать про СахалинN", "Черный кот", "Зеркало", 'Как хорошо быть генералом', 'Идет солдат по городу', "Черное и белое", "Возьми меня с собой", "Не забывай", "На дальней станции сойду", "Проводы любви", "Птичий рынок", "Комарово", "Узелки", "Погода в доме", появились циклы песен: 'Песни Анки-пулеметчицы', 'Лимита', 'Лесоповал' (с этой группой М.Танич работает и по сей день).
Совместное творчество
М.Танич работал почти со всеми известными советскими композиторами и ведущими артистами эстрады, театра и кино. Композиторы-соавторы - Я.Френкель, В.Шаинский, А.Островский, О.Фельцман, Ю.Саульский, В.Соловьев-Седой, Н.Богословский, И.Николаев, Р.Горобец. Солисты - К.Шульженко, А.Пугачева, И.Кобзон, М.Магомаев, Э.Пьеха, Э.Хиль, В.Леонтьев, Л.Долина, А.Апина и другие.
Интересные факты
Героем песни «Витёк», которую написал на стихи Михаила Танича композитор и певец Игорь Демарин, является ближайший друг детства поэта Виктор Агарский.
Всего Михаил Танич стал автором 15 книг, включая песенные. Последние датированы 1998 г.: "Жизнь" (стихотворения) и "Погода в доме" (песни), изданная к юбилею поэта.
Танич с детства и до самой смерти очень любил футбол. В детстве же, по словам поэта: «Для меня он был всем — и гоголь-моголем, и сказкой Арины Родионовны». Вскоре после того, как стал популярен его первый шлягер «Текстильный городок», Танич, покупая пирожное, неожиданно услышал, что продавщица ларька поет песню. Он не удержался и сказал, что это его песня. Она не поверила и ответила: «Мордой не вышел!»
На полученные за год исполнения в эфире «Текстильного городка» 220 рублей (уже после деноминации 1961 года) Танич тут же купил в магазине «Мебель» чехословацкую кровать и полированную тумбочку. Были истрачены все деньги, однако Танич считал, что получил мебель задаром.
«Мы влюбились и женились под вашу песню „На тебе сошелся клином белый свет"», сказала Таничу жена писателя Виля Липатова.
Давая интервью западному журналисту и отвечая на вопрос «Как вы относитесь к советской массовой песне?», Владимир Высоцкий ответил: «Я ее не понимаю. Вот у них сейчас популярна песня "На тебе сошелся клином белый свет, на тебе сошелся клином белый свет, на тебе сошелся клином белый свет…". И целых три автора!..». Имелись в виду композитор Оскар Фельцман, совместно написавшие стихи Михаил Танич и Игорь Шаферан. Танич возмущался: «Дай Бог мне написать ещё раз такую всенародно любимую песню! Ее спел 170-миллионный хор! Такие песни неподсудны, но Высоцкий лишь посмеялся над нами».
В своей книге Танич очень хорошо отозвался об Александре Галиче и Булате Окуджаве, однако Высоцкого упомянул только по этому поводу, ничего не написав о своем отношении к его творчеству. Почти через четырнадцать лет после смерти Высоцкого, на поминках по Шаферану, к Таничу подошла незнакомая ему семейная пара. Они представились друзьями Высоцкого и его старшего сына, сказали, что Высоцкий незадолго до смерти называл свое интервью ошибкой, «просил извиниться за него перед авторами», сам хотел это сделать.
В Главпуре Танича просили, чтобы на его творческом вечере в Венгрии, в группе наших войск, не исполнялась песня «Как хорошо быть генералом». Причина — она не нравится генералам. «А полковникам нравится!», ответил Танич.
Поэт Владимир Цыбин, по определению Танича «не из худших в длинном списке Союза писателей», сказал в его присутствии: «Вот и ещё одного потеряли». Танич подумал, что кто-то умер, но оказалось: Анатолий Поперечный «в песню ушел!». Танич иронически прокомментировал это в своей книге: «…семья поэтов потеряла своего, к чужим ушел, в песню — погиб для настоящей поэзии. А Толя, между прочим, и всегда в песне не был посторонним, и до сих пор у него это неплохо получается. У Цыбина — нет, а у Толи — да!». Слегка приблатненная песня «Неточка Незванова» из репертуара «Лесоповала» может показаться издевательством над Федором Михайловичем Достоевским, автором одноименного романа. Но Достоевский не закончил свой роман, поскольку был арестован и осужден по политическому обвинению (конкретно — всего лишь за чтение в кружке петрашевцев письма Белинского к Гоголю), оказался на каторге. В судьбе Танича немало похожего.
Смерть поэта
На 85 году жизни остановилось сердце любимого автора популярных в народе песен, основателя группы "Лесоповал" Михаила Танича. Михаил Исаевич почувствовал себя плохо еще во вторник, и "скорая" сразу же доставила поэта в реанимацию Боткинской больницы. Рядом с ним все эти часы находилась его нежно любимая супруга Лидия Козлова, которая на протяжении почти полувека оставалась его единственной музой.
Память
20 апреля 2008 память страстного болельщика футбольного клуба ЦСКА, автора строк «Армия должна быть первой, Армия не может быть второй», почтили минутой молчания перед матчем 6-го тура Чемпионата России.
9 мая 2012 на своём сольном концерте в Санкт-Петербурге, народный артист России Александр Розенбаум спел свою новую песню "Заколбасило", которую посвятил памяти Михаила Танича.
20 сентября - 135 лет со дня рождения Эптона Синклера (1878-1968), американского писателя.
Синклер Эптон (Upton Sinclair, 1878—) — один из крупнейших современных писателей США. Р. в Балтиморе. Отец писателя был не особенно удачливый коммерсант, который, по словам С., «со старомодной аристократической точки зрения ненавидел современный деловой мир» («Испытания любви») и не сумел нажить себе состояние. Отличаясь незаурядными способностями, С. рано окончил школу. В 15 лет начал зарабатывать литературным трудом: фабриковал анекдоты и остроты, которые продавал газетам и юмористическим журналам. Несколько позднее издатели дешевой 5-центовой библиотеки Стрит и Смис наняли его для писания романов для читателей-подростков. Этот период «литературной» деятельности С. отличался необычайной плодовитостью, т. к. автор диктовал стенографистке по несколько часов ежедневно свои романы о приключениях и похождениях юных героев в прериях, на о. Кубе и т. д. Благодаря такому методу к 20 годам объем его произведений равнялся собранию сочинений какого-нибудь трудолюбивого писателя, проработавшего целую жизнь. Одновременно с этим С. проходил курс обучения в колледже. В 1899 С. бросает учебу, уезжает в Квебек и принимается за создание своего первого настоящего романа «Springtime and harvest» (Весна и жатва), переизданного в 1901 под заглавием «King Midas» (Царь Мидас). В этом сказалось уже ощущение противоречий капиталистической действительности. Протест С. однако еще носит идеалистический характер, что вообще характерно для всего раннего периода его творчества. Тот же конфликт идеальных устремлений личности с действительностью составляет тему второй книги С. «The Journal of Arthur Stirling» (Дневник Артура Стирлинга, 1903). В этом произведении, как и в следующем — «Prince Hagen» (Принц Гаген, 1903), — этот конфликт разрешается в направлении отхода, отказа от действительности во имя идеала. Роман «Manassas» (Манассас, 1904) знаменует собой начало поисков новых путей. Здесь С. обращается к историческому сюжету — гражданской войне между Севером и Югом, — и если он и не предлагает в образе своего главного героя Аллана Монтегю активного вмешательства в жизненную борьбу, то во всяком случае уже и не бежит от действительности в область идеального. В сознании писателя постепенно совершается перелом. В 1904 мы уже встречаем его в рядах организаторов «Социалистического общества объединенных среднеучебных заведений». В 1905 в социалистическом еженедельнике «Appeal to reason» (Призыв к разуму) печатается из номера в номер роман из жизни чикагских рабочих, создавший писателю мировую славу, — «The Jungle» (Джунгли, отд. изд. в 1906). Этот роман обозначал поворот писателя к реалистическому творчеству, стремление найти выход из противоречий действительности в ней самой. Однако, если С. и сумел в этом произведении разоблачить ужасы капиталистической эксплоатации и показать темные махинации дельцов, если он нашел в себе творческие силы, чтобы показать образы рабочих, вызывающие глубокое сочувствие читателя, то он не смог и здесь создать художественно убедительные образы пролетариев-борцов. Следующие романы «The Metropolis» (Столица, 1907) и «The Moneychangers» (Менялы, 1908), посвященные — первый — критике жизни «большого света» Нью-Йорка и — второй — описанию нравов биржи, — в художественном отношении стоят невысоко, хотя и произвели впечатление сенсации благодаря содержавшимся в них фактам и разоблачениям. Если в этих двух романах художественное проникновение во внутренние стимулы поведения действующих лиц отсутствует, то следующие два произведения представляют собой попытку глубокого психологического обоснования социальной эволюции героев. В «Samuel the Seeker» (Сэмюэль-Искатель, 1910) и «Love’s pilgrimage» (Испытание любви, 1911) С. раскрывает воздействие ужасов повседневной действительности на чувства и сознание героев-интеллигентов (Сэмюэль в одноименном романе и Тирсис в «Испытании любви»), которые приходят к социализму. При этом весьма характерно, как указывала критика, что С. обрывает свое повествование как раз тогда, когда подводит своего героя к социализму. Романы «Sylvia» (Сильвия, 1913) и «Sylvia’s marriage» (Замужество Сильвии, 1914) продолжают линию углубления в психологический анализ и представляют собой временный отход от тематики социальной к проблемам семейно-бытовым. К социальным темам С. возвращается в 1917, когда он издает роман, посвященный описанию жизни и быта углекопов, «King Coal» (Король Уголь). Однако даже буржуазно-либеральная критика отмечала, что, поставив в центре действия «молодого аристократа», С. «заслоняет главный вопрос — вопрос борьбы рабочего класса». Следующее крупное произведение С. «Jimmy Higgins» (Джимми Хиггинс, 1919) — яркий художеств. документ, отражающий факт международного влияния Октябрьской социалистической революции. Герой романа — простой рабочий, член социалистической партии — отправляется на север России, в Архангельск, чтобы бороться в рядах армии американских интервенционистов против молодой Советской республики. Здесь он узнает правду о большевиках и начинает помогать им в пропаганде среди солдат. Под конец Джимми, подвергнутый пыткам, теряет рассудок. В «100%. The story of a patriot» (100 процентов, 1920) С. выведен противоположный тип рабочего, становящегося шпионом и провокатором. В 1920 же С. начинает издание серии памфлетов, посвященных разоблачению буржуазной прессы, системы воспитания и др. сторон быта капиталистической Америки: «The brass check» (Медная марка, 1919), «The goose step» (Гусиный шаг, 1922), «The goslings» (Гусята, 1924). К этого же типа памфлетам принадлежат «The Mammonart» (Искусство Маммоны, 1925) и «Money writes!» (Деньги пишут! 1927), представляющие собой опыты вульгарно-социологического по существу анализа «влияния экономики на литературу» (подзаголовок к «Money writes!»). Последние крупные произведения С. — «Oil» (Нефть, 1927) и «Boston» (Бостон, 1928, — посвящен делу Сакко и Ванцетти). Продукция последующих лет («Roman Holyday», 1931, и др.) в художественном и социальном отношении стоит на невысоком уровне. В. И. Ленин писал о С.: «Синклер — социалист чувства, без теоретического образования» (т. XVIII, стр. 141). Ленин подчеркивает политическую наивность С.: Синклер — «наивен, ибо игнорирует полувековое (писано в 1915. — А. А.) развитие массового социализма, борьбу течений в нем, игнорирует условия роста революционных действий при наличности объективно-революционной ситуации и революционной организации. „Чувством" этого не заменишь. Суровой и беспощадной борьбы могучих течений в социализме, оппортунистического и революционного, риторикой не обойдешь» (там же, стр. 142). Эта характеристика вскрывает самую сущность «социализма» С. и его мировоззрения вообще. Отражая стихийный протест мелкобуржуазных масс, С. стал на путь разоблачения ужасов капиталистической действительности. Однако игнорирование «массового социализма», «борьбы течений в нем» и т. д. обусловило то, что С. при всей искренности своего гуманизма никогда не мог стать окончательно на последовательно революционную точку зрения. «Социализм чувства», сыграл с С. дурную шутку уже в период мировой войны. Если вначале (тогда, когда Ленин писал о нем, в 1915) он выступал как пацифист против войны, то впоследствии он стал сторонником выступления США на стороне Антанты. Неоднократные колебания писателя в ту или иную сторону объясняются мелкобуржуазной природой этого «социализма». Для С. характерно отрицание революционного пути общественного переустройства. Еще в 1907 С. в книге «The Industrial Republic» (Республика труда) выразил свое понимание того, как должна совершиться революция в США, которой он ожидал через 10 лет: он предсказывал наступление промышленного кризиса, голодный поход безработных на Вашингтон, общую панику и, наконец, революцию — мирную и бескровную. «Моя деятельность всегда сводилась к тому, чтобы Америка избегла насильственной революции» («Медная марка», 1919). На этой позиции С. остается и до сих пор (см. его «Ответ Каутскому» — «Upton Sinclair on „camrade" Kautsky», 1931). Если, с одной стороны, С. становится на путь вульгарно-социологического объяснения непосредственным влиянием экономики таких надстроек как искусство, то с другой — для него характерно, что он подменяет экономические факторы развития идеальными. «Единственными неизменными факторами при всякого рода переменах остаются нужды человечества: справедливость, братство, мудрость» («Искусство Маммоны»). «Я действительно верю в истину и в ее силу побеждать заблуждения» («Гусиный шаг»). Исходя из этого, С. еще в 1907 выразил убеждение в том, что «появится решительный человек, преданный идее уничтожения классового владычества» («Республика труда»), который и осуществит социальное переустройство мира путем бескровной, не насильственной революции. Оставаясь на этой точке зрения и отчаявшись найти такого человека, С. недавно решил сам испробовать эту роль. Он вступил в демократическую партию, выставил свою кандидатуру на губернаторских выборах в Калифорнии и выпустил свою программу бескровной революции («The Epic plan for California», 1934). Оставаясь субъективно столь же честным «социалистом чувства», С. однако объективно играет отрицательную роль, ибо его демагогическая программа лишь препятствует росту классового самосознания пролетариата; объективно она скорее играет наруку тем, кто выступает с проповедью фашизма в США. Дальнейшую политическую эволюцию С. предсказать трудно, именно в силу тех колебаний, которые характерны для него как «социалиста чувства». Специфические черты мировоззрения Синклера со всей силой сказались в его творчестве. Как художник С. проявляет характерное колебание: «на всем протяжении его творчества борются в нем... два начала — идеализм и реализм, (С. Динамов). Все лучшие, наиболее крупные в социальном отношении произведения по времени написания совпадают (и не случайно) с периодами общественных потрясений и конфликтов (подъем рабочего движения в начале XX в. — «Джунгли»; конец войны и пролетарская революция в России — «Король Уголь», «Джимми Хиггеннс», процесс Сакко и Ванцетти — «Бостон»). Другая черта С. — склонность к психологизму. Он часто ограничивается изображением процесса перехода своих героев к тем или иным социально-политическим взглядам, не показывая их дальнейшей судьбы, их дальнейших действий. Риторичность, отмеченная Лениным в публицистических сочинениях С., неоднократно дает себя чувствовать и в художественных произведениях писателя. С. реалистичен, когда он показывает отдельные отрицательные стороны капиталистич. действительности, но его социальный идеал и пути достижения его рисуются им в утопических чертах. Поэтому он вынужден взывать к чувству и разуму своих читателей. Отсюда неизбежный у С. отход от реализма в сторону риторики и патетики. Помимо самого писателя, вторгающегося в содержание и в угоду своей концепции искажающего нормальное течение событий, носителями этих элементов риторики и патетики являются положительные герои С., которые очень часто выступают в качестве «рупоров» идей автора, что лишает их образы художественной убедительности. При всех отмеченных недостатках лучшие социальные романы С. («Джунгли», «Король Уголь», «Джимми Хиггинс», «Нефть», «Бостон» и некоторые др.) сыграли в свое время не малую положительную роль и в большой мере сохраняют свое значение до настоящего времени, гл. обр. с точки зрения разоблачения «условий человеческого существования» в обществе, где царит капитал.
Ссылка на сайт, который предоставит возможность не только прочитать в электроном формате произведения писателя, но и скачать их.
Внимание: изображение КЛИКАБЕЛЬНОЕ
20 сентября - 85 лет со дня рождения Генриха Вениаминовича Сапгира (1928-1999), поэта.
АВТОБИОГРАФИЯ
...Я просто очень рано начал читать. И читал, читал. Читал очень быстро, вряд ли понимая всё, что пробегало перед моими глазами. Читал всё быстрее, увлекаясь самим процессом мгновенного чтения. В местной библиотеке серая мышка-библиотекарша с удивлением смотрела, как я набирал целую стопку книг по трем абонементам: мама и два взрослых брата-студента. И пусть все мешалось в моем мозгу, это не мешало мне быть вместилищем самых неожиданных знаний, удивлявших моих друзей и домашних. Родился я на Алтае в городе Бийске в ноябре 1928 года, который я совершенно не помню, потому что родители вскоре переехали в Москву, где я живу до сих пор. Жил я в разных местах Москвы. В детстве весной мы - дети ловили майских жуков, которые летели и тупо стукались среди садов и коттеджей поселка Сокола. В юности и молодости обитал чаще в приарбатских переулках. Жил вместе с моим другом Оскаром Рабиным в Трубниковском во время войны. Над нами в пустой голодной квартире витали романтические мечты и настроения. После армии несколько лет обретался жильцом - в первом московском салоне мадам Фриде, сухощавой энергичной и привечающей молодежь пожилой дамы. Это рядом - в Борисоглебском переулке. А уж потом, когда женился, все - возле Савеловского вокзала. То с одной стороны - с улицы Горького, то с другой - в конце 3 Мещанской и теперь - на Новослободской. В общем Москву и подмосковье считаю своей родиной и страной. Алтай, который я не видел никогда, я все-таки узрел и узнал в очертаниях уральских гор, пусть они пониже, когда служил стройбате. Четыре года - в некой котловине, где строился секретный завод и город. А вокруг все оцеплено, обмотано колючей проволокой - сталинские концлагеря, в которых томилось несметное количество самого пестрого, самого обычного русского народа. Народ как народ, только почему-то ходит в колоннах и овчарки на него бросаются, а что спит в бараках, так ведь половина страны и мы - солдаты - все жили в бараках. Написал я тогда множество стихотворений, в том числе и о заключенных, которые все потом уничтожил и вот по какой причине. Был у меня друг - ефрейтор, белокурый кудрявый, настоящий артист. Из деревни. Вместе ходили в Клуб Строительства - в драмкружок. Так вот, вышел ему перевод в другую часть, выпили мы на прощанье, он и говорит. " Ты, Генрих, поосторожней будь. Я ведь к тебе приставлен был, чтобы доносить на тебя." Такая история. Живопись и поэзия. Но здесь надо снова вернуться в детство. Еще в первых классах я что-то пробовал писать: в прозе меня вдохновлял Аркадий Гайдар и написал несколько тетрадей " Гейка и его команда", в поэзии на меня произвела огромное впечатление 2 часть " Фауста"- своей пестротой, величием и непонятностью, я стал писать большую поэму, где Свет борется с Мраком - два великана, и это была какая-то вселенская Весна. И там была "песня первого Ручья" и песня второго и третьего... За этим занятием и нашел меня старый поэт и последователь Аннокентия Анненского Арсений Алексеевич Альвинг ( Смирнов ). Он привел меня в свою литстудию, которая помещалась в Доме Пионеров Ленинградского района. Там все были старше меня - юноши. Но занялись мной и учили меня стихосложению по Шенгели. Там я впервые увидел Льва Кропивницкого. Он приходил на занятия с этюдником из художественного училища, и уже носил очки. А потом началась война. Помню, 16 ноября 1941 года. Все бегут из Москвы. По ночам мир сотрясает алый горизонт. Молотит и молотит. Утром по первому снежку уходят обозы Ленинградским шоссе через Москву. Устало переступают сельские кобылки. Ведут пленного - рыжего австрийца. Трамваи стоят. Я, мама, отец, незадолго до этого раненный в ногу, - хромает в разорванном сапоге - уходим пешком к вокзалам. В Александрове я прожил до 1944. Ужасно хотелось в Москву, как-то не по-детски соскучился. Отец и братья на фронте. По ночам при коптилке читаю Шекспира. Пятитомник, издание Брогкауза и Ефрона - был у нас дома. А какие иллюстрации! Но однажды собрался я, положила мама мне в вещмешок две буханки черного. И пошел по шпалам сначала до Троицко-Сергиевской Лавры, там переночевал на вокзале - и с первой электричкой в Москву. В Москве узнал, что мой первый учитель Альвинг умер и завещал меня своему другу Евгению Леонидовичу Кропивницкому, который преподавал в студии живопись и рисунок. В тот же день я увидел Оскара: он сидел и рисовал натюрморт с натуры: птичку и яблоко. Подружились мы сразу и навсегда. И тогда же обрели нашего Великого Учителя - Евгения Леонидовича. Поэт, художник и музыкант - он жил в Подмосковье возле Долгих Прудов: двухэтажный барак на взгорке напротив храма, который построил Баженов. Там всегда, выйдешь - внизу блестит вода, а вверху - крест. Все места вокруг - и парк и берег Клязминского водохранилища мы исходили с ним, беседуя об искусстве, о жизни, о любви - обо всем. Это была настоящая Долгопрудненская Академия. Под соснами, в орешнике и кустах бузины. Целая группа молодежи годами приезжала к Учителю, ничего не скажешь, магнит. И потом, вернувшись из армии, я встретил там удивительного поэта Игоря Холина, с которым мы вместе, считай, всю жизнь. Вот почему судьба кружила меня возле Савеловского: В Долгопрудной жил Кропивницкий, рядом в Лианозово в бараке - мой друг Оскар Рабин. С шестидесятых в Лианозово стали приезжать сначала молодые художники и писатели, затем журналисты и дипломаты - посмотреть на картины, послушать стихи. А с ними черные "волги" КГБ. В общем назвали нас всех "Лианозовской группой". Так теперь и записано в истории русского искусства. Меня и Игоря Холина еще звали " барачными поэтами". И жили в бараках и писали про это. В конце 50х годов я познакомился с другой группой. Это были старшие с войны: Борис Слуцкий, Самойлов, Леон Тоом и другие. Борис Слуцкий имел комиссарский характер. И однажды, уставя в грудь мою палец, он произнес: "вы, Генрих, формалист, поэтому должны отлично писать стихи для детей." И тут же отвел меня к своему другу Юрию Тимофееву - главному редактору издательства "Детский Мир". С тех пор я и пишу для детей. Все не опишешь, но не могу не упомянуть о трех литературных скандалах своего времени, участником и героем коих я оказался. В 1959 году Алик Гинзбург, юный и румяный, как девушка, приезжал ко мне (я лежал в своей комнатушке - пенале, меня терзал ревматизм), и объявил, что он хочет издавать журнал СИНТАКСИС в количестве 10 экземпляров, где всех нас напечатает. "Только без политики." - напутствовал я с дивана. "Конечно!" - с готовностью согласился Алик. Но без политики не получилось. И за первый самиздат пострадал юный издатель. Про нас всех была напечатана статья в ИЗВЕСТИЯХ "Бездельники карабкаются на Парнас." Где, как положено, всех заклеймили. Второй скандал произошел в 1968 году, когда меня приняли в Союз Писателей и поручили мне работу с молодыми. Я горячо и наивно принялся за дело. Привел в Союз "смогистов", организовал выставку художника - белютинца. Но развернуться мне не дали. Танки входили в Прагу. Органы следили зорко. Меня не то что выгнали, а просто не выдали членского билета. Я, по-молодости, обиделся и тут же вступил в только что родившийся Союз Кинематографистов (я писал сценарии), где еще не знали меня с этой дурной стороны. Третий литературный скандал - это 1979 год, альманах МЕТРОПОЛЬ. Но про него написано достаточно. Я просто был один из 21 участника этой акции. Были у меня и выставки. В 1975 году мои друзья художники-нонконформисты устроили выставку на ВДНХ в павильона "Пчеловодство". Захотелось и мне показать свое творчество. На полотняных спинах двух своих рубашек я начертил фломастером два своих сонета: "Тело" и " Дух", так и их и повесили на стене павильона. Недолго они провисели. Начальство повелело их снять, потому что текст не прошел лит, то есть цензуру. А про то, что это - образцы визуальной поэзии, никто и не подумал. После этого в 1976 году в Париже Александр Глезер в издательстве "Третья волна" издает мою книгу сонетов " Сонеты на рубашках. Первое издание. С началом перестройки начали печатать и мою лирику. В 1989 году журнал НОВЫЙ МИР печатает подборку моих стихов. Затем - и другие журналы и альманахи.С 1987 года я - "выездной". Еду к дочерям в Париж, приглашают меня в Швецию, Германию, Югославию, Францию, США и другие страны. С тех пор напечатал несколько книг. Самыми значительными для себя считаю:
"Сонеты на рубашках" издания 1976, 1989, 1993г.г.
"Черновики Пушкина" изд. РАРИТЕТ, Москва 1992г.
"Избранное" изд. ТРЕТЬЯ ВОЛНА, Москва 1993г.
"Смеянцы" изд. ПИК, Москва 1995г.
"Принцесса и людоед" изд. РОМЭН, Москва 1996г.
книга рассказов "Летящий и спящий" изд. НЛО, 1997г. Москва.
1 том из "четырехтомного собрания сочинений" изд. Третья волна Москва 1999г.
Ссылка на сайт, посвящённому памяти Генриха Сапгира
(изображение КЛИКАБЕЛЬНОЕ)
26 сентября - 115 лет со дня рождения Джорджа Гершвина (1898-1937), американского композитора.
Джордж Гершвин - один из самых популярных, исполняемых и любимых американских композиторов, который начинал в театрах на Бродвее. Особенностью его творчества являлось смешение различных музыкальных направлений и яркая авторская стилистика.
Джордж Гершвин родился в Бруклине, Нью-Йорк, в семье русских эмигрантов. Настоящие имя и фамилия композитора - Джекоб Гершовиц. С детства впитывавший джазовую культуру (говорят, что впервые Гершвин услышал джазовую музыку в 6 лет), он был любителем джазовых концертов и в 12 лет начал самостоятельно учиться играть на фортепиано. Много позже, став прославленным композитором, Гершвин не переставал учиться, совершенствовать свою технику. Во время таких занятий он познакомился с уникальными американскими композиторами тех лет - Генри Кауэллом, Уоллингфордом Риггером и Джозефом Шиллингером (последний примечателен тем, что подходил к процессу сочинения музыки с математических позиций, пытаясь разработать универсальный алгоритм).
В 1914 году Гершвин начал профессионально заниматься музыкой, работая аккомпаниатором в компании Джерома Ремика. Уже через два года было выпущено первое авторское произведение молодого Гершвина - "When You Want 'Em You Can't Get 'Em". Несмотря на то, что оно не пользовалось особым успехом публики, Гершвин привлек внимание некоторых известных бродвейских продюсеров и режиссеров. Например, Зигмунд Ромберг с радостью включил музыку Гершвина в свою оперетту "The Passing Show of 1916". В те годы Гершвин, занимаясь фортепиано, гармонией и оркестровкой, подрабатывал пианистом в ресторанах.
В 1918-1919 годах на Бродвее появилось много произведений Гершвина: "Swanee" вошла в мюзикл "Синбад" и имела ошеломляющий успех в исполнении Эла Джонсона. А постановка "La, La Lucille" 1919 года была полностью основана на сочинениях Гершвина.
В 1920-1924 годах Джордж Гершвин создавал по нескольку десятков произведений для "George White's Scandals", а в 1922 году написал даже настоящую оперу - "Blue Monday" (известную как "135th Street"), после премьеры которой был приглашен в джаз-бэнд Пола Уайтмена в качестве композитора. Именно для Уайтмена Джордж сочинил настоящую жемчужину своего творчества - "Rhapsody in Blue" ("Джазовая рапсодия").
В 1924 году Гершвин создал мюзикл "Lady, Be Good!", который стал первым настоящим успехом композитора на Бродвее. В этой постановке Гершвин впервые работал со своим братом Ирой Гершвином, который писал все тексты. Следующее десятилетие этот творческий союз был самым продуктивным и востребованным на Бродвее. Самым удачным их шоу было "Of Thee I Sing", 1931; за него они поучили Пулитцеровскую премию, впервые присужденную музыкальной постановке.
Самой масштабной и амбициозной работой в биографии Гершвина стала опера "Porgy and Bess", 1935, поставленная по роману Дюбоса Хейворда, принимавшего участие и в написании либретто для оперы.
Джордж Гершвин умер 11 июля 1936 года в Голливуде, не дожив двух месяцев до 39 лет.
